c045843e     

Анисимов Александр - Игры Богов



Александр Анисимов — Игры богов
Когда придется испытать измену,
Почувствовать, как больно ранит ложь,
Когда уткнешься в ненависти стену,
Ты все же не поймешь, какую цену
За правду платят.
И опять уйдешь.
Уйдешь туда, где не найдешь ответа,
Где выжили отчаянье и злость
И где воспоминанья — редкий гость,
А ты один, никто не даст совета.
Не бейся грудью в запертую дверь.
Ты сам повинен, незачем страдать.
А то, что в сердце поселился зверь...
Пролог
— Эй, хозяин, налей-ка еще пару кружек!
Толстяк с раскрасневшимся от хмеля лицом громко рыгнул и ударил кружкой по столу. Добротно сработанный дубовый стол жалобно крякнул от такого непотребства. Где ж видано, чтоб так по благородному дереву лупили? Хотя это еще что: не нож — и то хорошо.

А иной раз, бывает, и головой кто-нибудь справно пригнанные доски приласкает. Пьяного раззадорить легко, а усмирить — тут уж не до шуток, как бы беды не вышло.
— Хозяин, дьявол в твои кишки! — нетерпеливо прокричал толстяк, не дождавшись ответа. — Не за то тебе добрые люди платят, чтобы ты их жаждой томил. Верно я говорю?
Сидящие рядом нестройно загалдели, то ли одобряя, то ли хуля слова подвыпившего толстяка. Впрочем, и не было ни у кого желания связываться ни с ним, ни с хозяином харчевни — себе дороже выйдет.

Толстый Некус не последний человек в округе, и на пути у него вставать опасно, не заметишь, как битым будешь, а то и вовсе найдут тебя с перерезанным горлом в затхлой воде придорожной канавы. Нет, с Некусом опасно шутки шутить — не тот он человек. Да и Райфе, хозяин здешний...

Человек он веселый и острое словцо любит, но уж если заденут его или, не дай Боже, против его воли что сотворят — быть беде. Ни себя он в обиду не даст, ни прислугу, ни гостя, если того без вины лупить станут.
Хозяин харчевни редко сам ввязывался в пьяные драки, полагаясь, как правило, на плечистых вышибал, но уж если выходил из себя, то тут пощады не жди — рука у него была тяжелая. О силе Райфе ходили легенды: рассказывали, что мог он поднять над головой сорокаведерный бочонок вина, однако сам Райфе хвалиться не любил.
— Поучился бы ты, Некус, вежливости у других гостей, — пророкотал Райфе, выходя из-за двери за стойкой, что вела к спуску в погреб, и, шумно охнув, поставил на пол пару бочонков, которые держал на широченных плечах.
— Но-но, чертов прихвостень, ты не очень-то распаляйся, — откровенно нарываясь на ссору, погрозил Некус волосатым пальцем и захихикал. Смех у него был надтреснутый и необычайно высокий, будто и не боров жирный смеется, а рыбачка простуженная.

Давно уже из-за этого смеха ходили по городу шутки, будто бы Некус и мужик только с виду, будто исповедует он какую-то нездешнюю веру, вот и позволил совершить над собой непотребство. И хоть знали все, что нехолощеный он — часто видели Некуса с той или иной кабацкой девкой, — а все равно: прилипло к нему накрепко прозвище — Мужебаб.
— Не ты запрягал, не тебе и понукать, — хмуро отозвался Райфе, утирая выгоревшим на солнце синим платком мокрый лоб. — Еще тебе налить? Так зачем меня тревожишь? Кругом прислуги полно. Вот когда свечереет и гостей битком набьется, тогда уж и я помогать выйду.

А пока, будь любезен, не гневись, не позорь доброго имени пустой склокой. Сейчас пришлю к тебе кого-нибудь.
— Не твоим вонючим губам имя мое марать! — взвизгнул Некус и, взмахнув рукой, снова треснул пустой кружкой по столу. Железные обручи, стягивающие кружку, от удара лопнули, и в кулаке буяна осталась одна деревянная ручка.
Райфе нахмурился:
— Кружка сто



Содержание раздела